Уходи, умоляю.
Я хочу, чтобы на несколько месяцев время ускорилось. Если бы я знала, какие именно, я бы выцарапала руны для этого на собственной коже, за неимением иных природных материалов под рукой.
Воспоминания, накатывающие на меня, принесли новую волну отчаяния.
Я не люблю низенькие качели из-за того, что в срезанные носки туфель постоянно набивается пыль, песок и мелкие камешки. Но лучше грязные ноги, чем отсутствие чувства твёрдой земли под ногами, как на старой ржавой качельке в моём дворе.
Мама говорит мне не класть ничего на пол, даже дома, но сейчас полдень и я в трёх кварталах от маминой работы, так что есть шанс, что она не узнает, я отряхну потом пакет. А если и узнает, то что? Я видела вчера, как ребята из параллельного класса ушли на горку, побросав в кучу рюкзаки. Я тоже так хочу. Я бы положила портфель аккуратненько, на самом верху, но меня не взяли. Говорят, у девочки не должно быть сумки с динозаврами. Так я и знала.
Не хочу идти домой.
Холодает, осень всё-таки. Придётся идти. Ну и ладно, сегодня хороший день. Этой осенью я уже восемь раз ходила в библиотеку, а мама так и не вспомнила запретить мне читать до конца учебного года. Зато когда вспомнит — разорётся.
Я морщусь, как после домашних солёных огурцов, запах которых до сих пор не выветрился из нашей кухни. Пусть кричит, я уже привыкла. Ну, если всё так уж плохо, то побьёт. «Я не должна каждый раз повторять!» — говорит она по любому поводу, а я так думаю: зачем бы это мне добровольно делать то, чего мне не хочется, от чего мне так грустно? Мне не хочется третью зиму подряд гулять одной во дворе. Я на самом деле нисколечки не люблю сама придумывать себе игры и всякие другие миры. Это скучно, потому что всегда можно сказать, что произойдёт в следующую минуту.
Наверное, поэтому мама говорит, что я дура. А я не дура, мне почти 11 лет, а я уже знаю столько же, сколько наша библиотекарь. Только сказать правильно не умею, да и некому.
Я, наверное, не проживу до тех пор, когда смогу жить одна. Это очень-очень долго. Мне даже страшно представить, сколько ещё раз мне будет больно, сколько мне придётся плакать...
— Боженька, тебя всё-таки нет. Юлька говорит, что ты есть, но ты жестокий, хоть и всё равно хороший. А я думаю, тебя нет, и зря мама заплатила триста рублей за моё крещение в том декабре. Ну… Хотя бы потому, что, когда вчера на трудах моя пластилиновая ёлка упала на человечка, я её убрала, а человечка починила, потому что это моя работа была и я её люблю. А ты меня не чинишь, и маму не чинишь. Значит, некому.
Я встаю с качели и поднимаю с остывающей в сумерках земли пакет с книгами. Пришлось даже вытряхивать песок из левой туфли, чтобы сделать хоть шаг. Я немного стою, содрогаясь на ветру, и, проследив за жёлтым-жёлтым листом до самой земли, добавляю:
— Ну и правильно, ты же из книжки.
